Читать онлайн книгу "Демоны да Винчи"

Демоны да Винчи
Джулия Бьянки


Демоны гениев Ренессанса
Эта книга переворачивает представления о величайшем титане Ренессанса, а одноименный телесериал побил рейтинги «Борджиа» и «Тюдоров»! В этом захватывающем романе Леонардо да Винчи предстает не убеленным сединами гением, а юным вундеркиндом, гулякой, драчуном и беглым арестантом, чья бурная молодость пришлась на блистательную и кровавую эпоху Возрождения. Ложно обвиненный в убийстве и содомии, втянутый в большую политику, влюбленный в прекрасную и смертельно опасную незнакомку – то ли папскую шпионку, то ли наемную убийцу, – Лео должен раскрыть не только серию изощренных убийств, но и тайный заговор против Медичи. Что за кромешные тени прячутся в страшных подземельях Флоренции? Кто пытается воскресить кровавый культ древних богов и принести в жертву целый город? Сможет ли Леонардо спасти тысячи жизней и собственную голову? Какую цену он готов заплатить за любовь? И одолеет ли собственных демонов, терзающих его мятежную душу?





Джулия Бьянки

Демоны да Винчи


Красота и безобразие кажутся более могущественными рядом друг с другом.

    Леонардо да Винчи




Глава 1


Масленичный карнавал был в самом разгаре, и это очень раздражало сера[1 - Сер – обращение к нотариусу, принятое в Италии в XV-XVI веках.] Пьеро, почтенный нотариус терпеть не мог праздников. Чернь предается разгулу, аристократия – мотовству, в прибыли только торговцы вином, а людям дела приходится прятать свои чернильницы и счетные книги до лучших дней. В такое время даже трезвых носильщиков не сыскать! Пришлось трижды повторить адрес, чтобы паланкин наконец-то пришел в движение. Зловоние, разносившееся от рынка на Старом мосту по всем окрестным кварталам, заставило сера Пьеро плотно задернуть шторы на оконце и поднести к носу апельсин, проткнутый в нескольких местах палочками гвоздики. Впрочем, сегодня ему грех жаловаться! Благодарение Святой Деве, лично у него доверителей хватает даже об эдакую пору, обращаются к нему с делами срочного и конфиденциального свойства, такого, что прибегнуть к услугам посыльного никак невозможно. Оттого и пришлось нотариусу самому, превозмогая подагрические боли, что терзают суставы хуже палача, продираться сквозь праздничные толпы в наемном паланкине.

У мастерской известного артиста и своего давнего знакомца синьора Андреа Верроккьо он приказал носильщикам остановиться, выбрался из тесного транспортного средства и наконец-то вздохнул с облегчением.

Целая ватага весельчаков высыпала из дверей боттеги – так именуют мастерские сами художники – и принялась запускать шутиху. Под крики и смех снаряд вонзился в бархат вечернего неба и рассыпался сотнями сверкающих искр к полнейшему восторгу зрителей. Густо набеленная девица хлопала в ладоши и подпрыгивала так бойко, что котурна на высоченной подошве свалилась с ее ножки. Чтобы снова обуться, хохотушка задрала юбки, обнажив коленку, и одарила нотариуса двусмысленной улыбкой. Это создание, лишенное зачатков стыда, выглядело весьма миловидно, потому сер Пьеро поспешил отвернуться – поди знай, с кем имеешь дело в карнавальные дни? Личину куртизанки может примерить замужняя дама или, хуже того, девица из добропорядочного семейства, с такой проблем не оберешься. Хватит с него и одного ублюдка – Леонардо. Он поискал глазами сына – вместе с приятелями по мастерской молодой человек устанавливал посреди улицы громадное огненное колесо и казался полностью поглощенным этим занятием.

Наконец конструкция завертелась, при каждом повороте колесо шипело, выдыхало языки разноцветного пламени и сыпало искрами. Многочисленным зрителям приходилось жаться к стенам домов, рискуя оттоптать друг другу ноги.

Нотариус протиснулся к сыну и хотел было обнять, но блуза и рабочий передник Леонардо, перепачканные алебастром, пятнами масла и одни черти ведают, чем еще, отвратили его от проявлений отцовской нежности.

– Леонардо, чем ты здесь занят, Лео? Эдакая адская штука, – он кивнул на вращавшийся с нараставшей скоростью фейерверк, – спалит мастерскую вашего мастера и еще половину квартала, благодарение Господу, если не всю Флоренцию!

Он уже собрался привычно отчитать мальчишку, но осекся – перед ним стоял человек, достаточно взрослый, чтобы обнаружить многочисленные таланты, но при этом сохранивший изящный разлет бровей и волнистые локоны особенного, русого цвета, в точности как у матери. В лучшие дни Пьеро казалось, что лунный свет пролился на волосы его возлюбленной и подарил им свое сияние, а нынешний сер Пьеро только устало вздохнул. Отнюдь не сентиментальное воспоминание и даже не родительский долг заставили его притащиться в этот артистический вертеп среди ночи. Его привели дела.

Дела прежде всего!

Он поймал сына за рукав, и стараясь не выпачкаться, потащил внутрь мастерской, к небольшому чулану, где мастер Верроккьо держал принятые в починку музыкальные инструменты, рамы и прочий скарб.

– Послушай, мой мальчик, тебе выпал шанс не растрачивать своих драгоценных талантов, развлекая чернь, а заработать некоторую сумму. Всего-то и требуется поехать в мою контору и отомкнуть заржавевший замок…

– Отец, с таким делом любой кузнец справится лучше меня!

Леонардо недоуменно пожал плечами, и его родителю пришлось внести уточнение:

– Видишь ли… замок этот невелик. Сказать по правде, он не больше мизинца.

– Что же ухитрились запереть замком такого размера? – В глазах молодого человека мелькнула лишь слабая искорка интереса, и нотариус был вынужден продолжить:

– Сундучок.

– Сундучок?

– Да. Представь себе большую шкатулку из резного камня.

– Стало быть, кто-то потерял ключ?

– Нет же! Ключ наличествует, будь он трижды неладен, – тут сер Пьеро прикусил собственный язык, с которого готово было сорваться богохульство. Чему удивляться – во время карнавала нечистый отправляет целую рать чертей стоять за каждым плечом, подзуживая грешников на дурные слова. Он оглянулся и, хотя мастерская была пуста, понизил голос: – Так вот, замок искрит, когда его открывают, а внутри находятся бумаги. Доверитель опасается, что огонь повредит их…

– Так сильно искрит? – недоверчиво переспросил молодой человек.

– Поверь слову, Лео, искры летят во все стороны, как из твоих фейерверков!

– Придется взглянуть на такое дивное дело… – Он обтер ветошью перепачканные пальцы.

– Вот и отлично! Возьми все, что тебе потребуется да переоденься сообразно. Ты выглядишь как голодранец-подмастерье, а не отпрыск достойной фамилии. Пойми, – нотариус обнял сына за печи, полагая, будто этот жест придает словам искренности. – Ведь мы одна семья, верно? Мне пришлось обязаться доверителю, что его деликатное дело останется исключительно в кругу нашего семейства. Вашему брату, художникам, платят за публичность, а нотариусам совсем наоборот. Чем выше конференция, тем больше оплата – уяснил, Лео?

Молодой человек кивнул и принялся собирать инструменты.


* * *

По своему всегдашнему добросердечию сер Пьеро отпустил прислугу праздновать и теперь был вынужден лично принести в кабинет шандал со свечами, затем чрезвычайно аккуратно водрузил в центр стола сундучок. Блики пламени и глубокие тени скользили по резному камню, наполняя жизнью орнаменты из неведомых гадов и пичуг. Казалось, еще мгновенье и они ускользнут в темноту. Леонардо медленно провел пальцами по замку – как будто касался живого существа. Ему часто казалось, что сложные механизмы живут собственной негласной жизнью. Многие из них способны защитить себя: рукоятки мечей, оказавшись в чужих руках, выбрасывают отравленные шипы и убивают нового хозяина, а драгоценные перстни изливают яд на кожу незадачливых воров…

Он осмотрел бронзовую палочку ключа, отложил его в сторону, поднес свечу к отверстию, осторожно простучал подушечками пальцев крышку и стенки шкатулки. Медный медальон на крышке был много древнее резного камня и напоминал украшение старинного реликвария, в коих было принято хранить кусочки чудотворных мощей и прочие свидетельства чужой святости еще со времен, когда военные походы в Святую землю были обыденным делом для знати. Орнамент из лунных полумесяцев на медальоне обрамляла надпись. Буквы, писанные по-гречески, истерлись от времени, разобрать их оказалось непросто. Беззвучно шевеля губами, Леонардо повторил слова на родном наречии: «Мы странники и путь наш во мраке».

Леонардо не знал, кому принадлежал этот девиз, зато сразу вспомнил, как в одной книге обнаружил руководство по изготовлению тубуса для секретных документов, позаимствованное из работ греческих механиков времен Геродота. Такое хитроумное устройство снабжалось потайным резервуаром из овечьих кишок, заполненных уксусом. Если документ пытались изъять неумелые руки, восковая заглушка, запечатывавшая резервуар, разрушалась, уксус выплескивался на бумаги, повреждая текст.

Но умельцы, способные мастерить подобные вещицы, не перевелись и в наше злое время. Молодой живописец из Генуи, принятый в мастерской мастера Верроккьо, рассказывал собратьям по ремеслу о ревнивце-ювелире, смастерившем для неверной супруги золотое ожерелье из особых звеньев. Стоило ей застегнуть замок, как звенья одно за другим начали смыкаться, диаметр ожерелья уменьшался вдвое прямо на шее обреченной женщины, и бедняжка умерла от удушья. Впрочем, возможности осмотреть смертоносное украшение лично живописцу так и не представилось – ожерелье было расплавлено по решению судьи, дабы не искушать прочих супругов.

Сер Пьеро сидел в своем кресле прямо напротив сына и молча наблюдал за его манипуляциями. Вот левая рука Леонард потянулась к угольному карандашу и книжке для набросков, он стал заполнять страничку набросками справа налево. Как только не бились учителя, но так и не выучили мальчишку писать по-человечески! Нотариус нетерпеливо поглаживал головы львов, вырезанных на подлокотниках кресла:

– Святые угодники! Эдак ты до самой Пасхи провозишься, а доверитель торопится!

– Имейте немного терпения…

Молодой человек продолжал разглядывать собственный набросок: выходило, что в недрах шкатулки таится маленькая пружинка, колесико с насечками и кусочек пирита или кремния – как в обычном огниве. Ключик сжимает пружинку, колесико поворачивается и высекает искры[2 - Описывается устройство, подобное колесцовому замку, позднее изобретенному Леонардо да Винчи для усовершенствования стрелкового оружия. Колесцовый замок пришел на замену замку фитильному, срабатывание которого требовало от стрелка использовать открытый огонь и успешно применялся в огнестрельном оружии более двухсот лет.]. Если внутри хранится бумага, искры сильно навредят. Нет, эту шкатулку при помощи ключа не открыть – замок всего лишь хитрая ловушка. Значит, есть другой способ – должна быть потайная кнопка, которая позволит пружинке подбросить крышку вверх. Леонардо прикрыл глаза и в который раз ощупал боковые стенки – пальцы остановились на двух округлых выпуклостях, симметрично расположенных по обе стороны шкатулки, и одновременно сильно надавили на них.

Механизм испуганно всхлипнул, крышка подпрыгнула вверх, он хотел было открыть шкатулку и заглянуть внутрь, но отец быстро перехватил его запястье. Несмотря на подагру, рука сера Пьеро сохранила завидную твердость.

– Нет, Лео! Этого нельзя! Я гарантировал доверителю, что никто не станет любопытствовать содержимым. – Он сурово вскинул бровь. – Скажи, как ты сделал это?

– Это секрет, который я готов сообщить только вашему доверителю лично. Так и передайте.

Сер Пьеро вытащил золотой флорин, несколько раз провернул в пальцах, добавил к нему второй, вздохнул и вернул обе монеты в свой кошель:

– Передать доверителю? Будет с него, что шкатулка открыта. – Почтенный нотариус быстро выложил высокий столбик из серебряных монет и пододвинул сыну. – Вот, прими за беспокойство, Леонардо. Больше я тебя не задерживаю, возвращайся к своим приятелям, развлекайтесь, пока на дворе праздник!

Он поднялся из-за стола, взял шкатулку, с почтительностью придерживал крышку так, чтобы она не захлопнулась снова, и покинул кабинет. Леонардо не пересчитывая смахнул ливры[3 - Ливр – разменная серебряная монета, имевшая хождение во Флорентийской республике времен правления Лоренцо Медичи (Великолепного). Согласно записям в книгах этого банкирского дома, за один золотой флорин полного веса давали 5 серебряных ливров и 7 сольдо.] в кожаный кошель, одним выдохом задул свечи и направился к двери, громко цокая каблуками, однако не вышел сразу, а замер в дверном проеме.




Глава 2


Никакой настоятельной надобности присоединяться к приятелям Леонардо не испытывал – он и так прекрасно знал, как развлекаются в боттеге. Наверняка продолжают превращать юного красавчика Джованни в девицу. Однако не следует думать, что стезя колдунов или сводников привлекала подручных мастера Верроккьо больше, чем артистическое поприще. Просто все они были людьми молодыми и жизнелюбивыми, относились к деньгам со свойственным возрасту легкомыслием и постоянно оказывались в долгах. За кредитами им приходилось обращаться к достопочтенному сеньору Саверио да Грандино, состоятельному торговцу, хорошо известному скупостью и показным благочестием. Хуже греха не разыграть такого напыщенного типа в карнавальную пору! Живописцы сговорились и вскладчину наняли красавчика-модельщика Джованни с намерением переодеть оного девицей и подослать искушать старого ханжу, а потом насладиться отчаянными воплями купчишки, когда объект его вожделения предстанет, что называется, в голом виде.

Благо никаких дополнительных затрат для трансформации юноши в деву не требовалось – платья для моделей, покрывала и накидки, с которых рисовали драпировки, белила, алебастр, угольные карандаши, кармин имелись в мастерской в достаточных количествах, в умелых руках художников они вполне могли заменить куда более дорогостоящие средства, употребляемые дамами для украшения собственной внешности. Леонардо улыбнулся – даже его почтенный родитель чуть шею не свернул, оглядываясь вслед лжедевице, значит, получилось вполне правдоподобно и розыгрыш пройдет наилучшим образом! Воображение услужливо представило ему картину посрамления негоцианта, гогот и крики, потоки вина, которые будут выпиты в ближайшей таверне – ничего увлекательного в этом не было. Сейчас его гораздо больше интересовало другое…


* * *

… Он замер, слившись с темнотой, и старательно втянул носом воздух, снова уловил едва ощутимый аромат рюа greca – колофонской смолы, иначе именуемой канифолью. Леонардо явственно почувствовал этот запах, хорошо знакомый всякому, кто хоть раз готовил прозрачные лаки, когда щелкнул замок сундучка, и теперь терзался любопытством. Средства на основе колофонской смолы используют также для пропитки старинных пергаментов. Возможно, в сундучке был сокрыт древний манускрипт? Что еще за ценность заслужила быть спрятанной в столь хитроумном устройстве, и какое лицо, не скупясь, оплатило хлопоты первого нотариуса города – приходившегося ему отцом – в праздничный день?

Бесшумной тенью молодой человек скользнул вдоль стены обратно в кабинет. Нотариусы не только свято блюдут тайны своих клиентов, но и стараются предоставить самым достойным и кредитоспособным всяческие дополнительные удобства: к примеру, дают возможность самим наблюдать, как исполняется поручение. Где-то в отцовском кабинете должно иметься тайное оконце для таких случаев, он прищурился и без труда заметил ниточку света, тянувшуюся от гобелена в узкой стенной нише. Отверстие совсем махонькое – наверное, доверителям приходится подходить к стене вплотную. Однако Леонардо было довольно и этого небольшого просвета, чтобы заглянуть в соседнюю комнату из кабинета – он вытащил из кошеля небольшую круглую шкатулку, сдвинул крышку и поднял круглую рамку со стеклянной увеличительной линзой. Затем установил еще одну рамку – с кусочком венецианского зеркального стекла и поймал лучик света – он частенько пользовался своей миниатюрной камерой-обскурой[4 - Камера-обскура (от лат. obscurus – темный) – прототип фотографического аппарата, представляющий собой затемненное помещение или закрытый ящик с малым отверстием в одной из стенок.], изобретением неведомого античного гения, чтобы делать зарисовки с натуры. Преломленное линзой изображение реальности выходило крошечным и перевернутым, но зеркало возвращало ему естественный вид. Подложи под такую картинку листок картона, сделай несколько точных движений углем или сангиной и получишь весьма реалистическую зарисовку, перенести которую на большую поверхность, будь то холст или оштукатуренная стена, не составляет труда. Благо, в соседней комнате сейчас было светлее, чем здесь – ради ночного гостя горела добрая дюжина свечей.

Иногда Леонардо казалось, что игра цветов – единственное, что делает мир вокруг реальным и осязаемым. Он поймал пучок света, в котором танцевали пылинки, чуть подправил зеркало и раскрыл блокнот – цветные блики начали складываться в картинку по мере того, как он подстраивал линзы и зеркала. Наконец, изображение уменьшилось и приобрело поразительную четкость. Он смог разглядеть доверителя во всех деталях.

Это была дама!

Незнакомка повернула голову, покрытую вдовьей вуалью, к его отцу и тихо разговаривала с ним. Лица он не видел, но судя по отделке из золотого сутажа, вышивкам и нижнему платью из тончайшего заморского батиста, выпущенного в просветы рукавов, она была состоятельной. Небольшие, ухоженные руки и пальцы с розовыми ноготками выдавали в ней представительницу хорошего рода, не имевшего надобности заниматься грубой работой. Судя по состоянию кожи, она уже шагнула за порог юности, но все еще была достаточно молода. Леонардо быстро очеркнул абрис ладоней незнакомки – совершенство их формы не нуждалось в украшениях вроде перстней или запястий. Было заметно, что рукава ее платья имели некоторую неровность цвета, которая могла объясняться осевшей на них белесой дорожной пылью. Должно быть, незнакомка провела много времени в дороге, но ее нужда в содержимом шкатулки была настолько велика, что она не дала себе времени переодеться.

Молодой человек наблюдал, как тонкие пальцы незнакомки отсчитывают оплату. Отец принял деньги и принялся один за одним перекладывать тяжелые золотые флорины в окованный стальными полосами короб, где имел обыкновение хранить наличные средства, сделал запись в приходной книге и взялся писать расписку. Надо признать, его доверительнице был чужд излюбленный грех дщерей Евы – любопытство, она не торопилась поднять резную крышку сундучка, а скрашивала ожидание игрой со своим милым питомцем.

Никогда прежде Леонардо не приходилось наблюдать подобного зверька: он походил на горностая, однако шубка его была белоснежной, без единого черного волоска. Если бы не этот белоснежный цвет, его следовало бы уподобить хорьку – его тельце было таким же гибким и юрким, лапки – когтистыми, а хвост – небольшим и плотным. Он изгибался и привставал на задних лапках, выпрашивая угощенье, дама гладила его и подкармливала засушенными фруктами – мелкие острые зубки вгрызались в каждый новый кусочек, а нос – нежно-розового оттенка, как у домашнего котенка – смешно подрагивал. Зверек выглядел забавным ровно до того момента, как сверкнули его глаза. Они были дьявольского, красного цвета, словно самый адский пламень отражался в них!

Зверек потянулся за очередным кусочком лакомства и прихватил зубами изящный пальчик своей наперсницы зубами, на коже показалась капелька крови, синьора вскрикнула, поспешила убрать животное в плетеную корзину и прикрыла крышкой.

Боясь запамятовать хоть волосок, Леонардо как одержимый бросился делать наброски различных частей тела и положений этого крошеного существа, в котором белоснежная, ангельская чистота соединилась с дерзкой, всепоглощающей страстью. Был ли он похож на свою хозяйку? Возможно ли в этой обители греха, именуемой Флоренция, чтобы страстная любовница сохранила кротость и чистоту в своем сердце? Если бы ему выпала удача повстречать такую женщину, он непременно запечатлел бы ее прелесть, с этим дивным существом в руках, изобразив ее облаченной в пурпур и аметисты…


* * *

Он так увлекся работой, что потерял счет времени, только звук хлопнувшей двери вернул его обратно в реальность. Доверительница покидала отцовский дом! Леонардо остался всего один, призрачный шанс увидеть ее – он бросился прочь из кабинета, миновал пустые темные коридоры, быстрее потоков воздуха, сочившихся из приоткрытых окон, выскочил во двор и успел увидать, как отцовская гостья садится в паланкин. Но прежде чем затворить шторки она на мгновенье приподняла покрывало, посмотрела вверх и улыбнулась зыбкому лунному свету.

Слуги подняли носилки – без гербов, но солидной, дорогой работы и двинулись в темноту городских улиц, впереди и позади паланкина шагали факельщики.

Конечно, отец ничего не расскажет о своей ночной гостье – поручение доверителя для правоведа так же свято, как исповедь для священнослужителя. Но желание проникнуть в секрет маленькой шкатулки снедало Леонардо, еще сильнее ему хотелось снова увидать лицо незнакомой мадонны[5 - Мадонна – обращение к знатной, уважаемой, как правило, замужней даме. Сокращенная форма такого обращения – «монна».]. Без раздумий он последовал за огоньком факела и углубился в лабиринты городских улиц.

Флоренция славится великолепными палаццо: всякому, кто поставит в черте города каменный дом ценой свыше ста флоринов, даруется гражданство, однако большинство горожан продолжает ютиться в негодящих постройках на узеньких улочках, даже днем солнечным лучам тяжело пробиться сквозь их смыкающиеся кровли, а в предрассветный час здесь такая темень, словно глаза выкололи. Леонардо, оскальзываясь на помоях и блевотине, спотыкаясь о мусорные кучи, наконец, наткнулся на строительные мостки и чертыхнулся – свет факела исчез во мраке.

Улица впереди была пуста!


* * *

Леонардо остановился и прислушался, пытаясь разобрать звук шагов, но возня и поскуливание бродячих собак, учуявших крыс в груде отбросов, заглушали все прочие звуки. Он свернул в ближайший проулок и уперся в глухую стену, которая была выше человеческого роста. Пришлось прибавить шагу и возвратиться назад – все напрасно! Ни следа процессии, ни проблеска света за окнами, ни редких фонарей у дверей поблизости не наблюдалось. Обитатели кварталов радовались редкому выходному и разбрелись по набережным и площадям – распивать дрянное вино, горланить песни да глазеть на фейерверки, карнавальные представления и яркие костюмы. Непривычная тишина и безлюдье вселяли тревогу, пока из темноты не потянуло влажной прохладой: значит река Арно где-то рядом, значит незнакомка со своими сопровождающими могла свернуть к реке и погрузиться в лодку! Почти бегом он ринулся навстречу запаху воды.

Около моста толпились люди, мелькали шлемы городской стражи. Пытаясь унять сердцебиение, Леонардо окликнул ближайшего горожанина:

– Эй, приятель, что там стряслось?

– Вроде кто-то утоп, – не оглядываясь бросил тот.

– Ни в коем разе, синьоры, ни в коем разе! – Из толпы вынырнул стражник, бывший изрядно навеселе. – Какая-то потаскушка набросилась на дармовые сладости, подавилась и отдала душу Господу. Такие дела, синьоры, такие дела. Сейчас оттащим тело в госпиталь Святой Марии, подвалы у них холодные, пускай полежит, авось сыщется родня, хоть похоронят дуреху по-людски.

Расспрашивать дальше не имело никакого смысла – подобные горестные происшествия не редкость в дни больших праздников. Перебравшие горожане умудряются свалиться в сточные канавы и утопнуть, разгорячившиеся спорщики затевали драки со смертельным исходом или лоточники решались распродать товар настолько негодящий, что пара-тройка покупателей непременно отравится. Ничего странного. Такие случаи интересовали Леонардо исключительно как источник трупов для анатомических штудий. За пару монет сторожа госпиталя соглашались продать невостребованных покойников – все лучше, чем хоронить их за счет прохудившейся городской казны.

Но сегодня его мало занимала наука. Обогнув толпу, Леонардо некоторое время вглядывался в лодки, лениво скользившие среди клочьев утреннего тумана: но обладательницы шкатулки с секретом среди пассажиров он так и не обнаружил. Возможно, она улетела в небо, как ведьма из жутких историй, которые он в малолетстве слышал от дядюшки. Осталось только одно, последнее утешение – любоваться лунным свечением, таинственным, как алхимическая амальгама, а потом возвратиться в свою комнатку-студиоло на верхнем этаже мастерской и запечатлеть зыбкую прелесть незнакомки, пока память еще свежа, а в пальцах пульсирует энергия недавних набросков.


* * *

Едва перешагнув порог, он откинул со лба волосы, перетянул их кожаным шнурком и прогрузился в работу, напрочь забыв о еде, отдыхе и сне. Он рисовал словно в лихорадке, пока дверь не содрогнулась от мощных ударов:

– Откройте! Немедленно откройте! Вас требует городская стража!

Деревянная створка слетела с петель и рухнула на пол, подняв тучу пыли.

– Леонардо ди Пьеро, именующий себя Да Винчи? Член гильдии Святого Луки?

Раньше, чем он успел ответить, двое дюжих стражников заломили ему руки за спину, крепко стянули их сыромятным ремнем и, подгоняя пинками, потащили наружу под монотонный голос сержанта:

– Вы обвиняетесь в содомском грехе. Нам предписано заключить вас, синьор, под стражу вплоть до судебного разбирательства.

– Что? Кто выдвинул мне такое обвинение?

– Мне почем знать? На суде узнаешь, – гаркнул стражник.

– Точно, найми себе адвоката и расспрашивай! Наше дело маленькое, выполнять предписание. – Сержант ткнул ему лист с гербовой печатью. – Тут сказано доставить тебя в тюрьму. Ясно?

– Как же так?

Недоуменный возглас задержанного потерялся в общем шуме: распахивались двери и окна, на улицу высыпали многочисленные подмастерья, отиравшие руки передниками мастера, любопытные ученики и просто зеваки. Людям артистического склада часто случалось оказываться за решеткой – долги, пьяные драки и прочие непотребства числились за многими, поэтому стражников в квартале встречали отборной бранью, проклятьями, свистом и гоготом: об кирасу сержанта ударился огрызок яблока, плевки летели страже под ноги, а камни вслед. Даже его учитель, мастер Верроккьо, человек сдержанного нрава, высунулся в окно до самого пояса, потрясал кулаками и кричал, что немедля пошлет за отцом Леонардо, уж первый правовед Синьории быстро найдет управу на безмозглых остолопов из городской стражи!


* * *

Предписание было приведено в исполнение.

Тюремные запоры хрипло скрипнули за спиной, Леонардо в сердцах ударил по решетке ногой. Его запястья противно саднили – путы содрали кожу, от гнилой соломы под ногами воняло нечистотами, смрад щипал в носу и жег глаза. Пока он обвыкался с темнотой, прочие узники перекидывались в кости. Верховодил в этом сообществе дебоширов, воришек и оборванцев парняга, одетый в колет, помнивший лучшие времена. Парняга оторвался от игры, посмотрел на новичка и покачал головой:

– Вот до чего дошло, дражайшие синьоры! В наше почтенное собрание подбросили мужеложца! Не смотрите, что волоса у него волнистые, как у девицы, и берегите ваши задницы… – Красную физиономию оратора пересекал шрам, из-за которого его рот не закрывался, обнажая уцелевшие зубы и черные провалы между ними, а бровь казалась удивленно приподнятой. Леонардо, дороживший любым случаем пополнить свою коллекцию человеческих типажей, выхватил из-за пояса листки, прошитые в тетрадку для эскизов, огрызок угля и принялся делать наброски. Свет из узкого, как бойница, оконца изливался внутрь узилища скупо, превращая тени в зловещих черных призраков, искажал цвета и пропорции. Живописец поморщился и окликнул тюремного сторожа:

– Синьор! Синьор! Прошу вас, принесите сюда пару свечей.

– Такое строго воспрещается. – Отрезал сторож и размеренным шагом двинулся дальше. Леонардо дождался, пока он удалится на достаточное расстояние, развязал кожаный шнурок – непослушные пряди тут же рассыпались по плечам, пришлось откинуть их назад. Затем он аккуратно отстегнул пряжку – застежку с кожаной куртки, прикрепил ее к концу шнурка, просунул руку между прутьев решетки, раскачал шнур и одним точным движением набросил на стальное ложе ближайшего к камере факела. Тяжелая пряжка помогла обвить факел шнуром – он принялся медленно и осторожно тянуть за этот шнур, рассчитывая развернуть факел в сторону решетки и получить толику дополнительного света для своих рисунков. Это невинное начинание почему-то здорово раззадорило парнягу в колете:

– Ты что там задумал, умник?

Кряхтя, он двинулся к новичку. Наклонил голову, как готовый бодаться телок, весь подобрался, пальцы сжались в кулак, но так и не успел ударить первым. Леонардо сделал ему подножку. Учениками в гильдию художников набирают ребят крепких и выносливых, ведь им предстоит шлифовать камень, замешивать гипсы, часами толочь в ступках всякую всячину для красок, карабкаться вверх-вниз по строительным лесам и болтаться в плетеных корзинах под высокими куполами соборов: грунтовать штукатурку и закрашивать размеченный мастером фон, либо устанавливать тяжеленные декорации во время празднеств. Мало ли черной работы найдется в любой мастерской? Но помимо крепкой руки у молодых художников имеется еще одно неоспоримое преимущество – знание человеческого тела. Они прилежно изучают сухожилия, мышечные связки и сочленения костей; даже кромсают мертвецов, чтобы лучше узнать живых. Коленом Леонардо ударил противника под ребра, где располагается важное дыхательное сочленение, и отбросил назад. Но парняга оказался привычен к подобному обхождению, быстро поднялся, с ревом бросился на своего обидчика. Он выкинул вперед руки с намерением вцепиться ему в шею и удавить. Молодой человек исхитрился нырнуть противнику под руку, затем ухватил за ворот и прижал искаженным от крика лицом к железной решетке, поймал его запястье и вывернул так, что еще немного и сустав выскочит из предустановленного Господом ложа, а связки разорвутся…

Пока они дрались, от группы арестантов откатился в сторону комок тряпья, перекувыркнулся и вскочил на ноги, разом преобразившись в отвратительного вида карлика. Уродец бросился к решетке, уцепился за шнурок, дернул, что есть силы. Факел свалился вниз, но продолжал гореть, заскорузлыми пальцами карлик просунул к огню пучок соломы, но отсыревшие стебли не желали разгораться, тогда уродец с воровской ловкостью выхватил из-за пояса Леонардо тетрадку для зарисовок, без зазрения совести выдрал лист, сунул в огонь, затем швырнул на солому. Прочие арестанты тоже не теряли времени даром: одни бросились раздувать огонь, другие изо всех сил колотили по решеткам кулаками и плошками, орали:

– Пожар! Охрана! Где чертова охрана? Спасите! Отомкните! Горим-горим!

Повинуясь движению воздуха, тяжелые, вязкие клубы дыма поплыли по тюремным помещениям. В соседних камерах тут же поднялся шум и крик, наконец, грохоча оружием, появилась стража, заскрипел замок, стражники принялись топтать ногами горящую солому и охаживать нарушителей спокойствия тяжелыми дубинками. Однако же самые отчаянные хватали стражников за ноги, валили прямо на пылающий пол, ловкач-карлик выхватил у сторожа связку ключей и в компании еще нескольких арестантов бросился из камеры, на ходу отпирал замки на соседних узилищах, его спутники тыкали факелами в солому.

Крики, дым, искры, звон железа и звуки ударов наполнили все кругом.

Леонардо оставил парнягу, расталкивая крикунов, бросился следом за карликом – спасать свои рисунки. Но злобный уродец выскользнул, залился мерзким смехом и бросился наутек, размахивал разорванной тетрадкой. Пришлось прорываться между стражниками под градом ударов, от ноздри к подбородку потекла горячая струйка – кровь капала на пол, но боли еще не было. На развилке коридоров Леонардо попытался отрезать юркого коротышку от пути к выходу, но негодник свернул в комнатушку тюремных сторожей, зашвырнул факелом в плетеные корзины, сваленные в углу, а сам принялся ковыряться в замке громадного, старомодного сундука.

Одним прыжком Леонардо пересек пространство комнаты и уже готов был ухватить недомерка за край одежды, когда находчивый карлик ухватил с полки кувшин масла и швырнул в огонь. Кувшин разбился вдребезги, поднялась целая стена пламени, обдала Леонардо жаром и заставила зажмуриться.

Дым наполнял все кругом, пришлось прикрыть нос и рот рукавом, а только потом снова открыть глаза – рядом с сундуком копошилось что-то живое. Он вцепился в кусок холстины, сдернул его и обнаружил под ним девочку, не старше шести лет. Дитя беззвучно всхлипывало, крупные прозрачные слезинки катились по ее нежным щекам. Божьим промыслом такие ангельские личики иной раз появляются в грешном мире, подобно весенним цветам, пробивающимся сквозь грязь и мусор даже на городских свалках. Злобного карлика нигде не было! Леонардо опешил от внезапной перемены, которую затруднялся объяснить без посредства магии. Тем более в этот момент времени на раздумья было ничтожно мало: языки пламени пожирали все, что способно гореть, уже охватили распахнутые дверные створки – коморка стражников грозила стать огненной могилой для них обоих. Единственным путем к спасению было перевернуть стол, отгородившись от огня толстой дубовой столешницей. Он уперся в стол ногой, с силой толкнул его, подхватил заплаканную девчушку на руки и выскочил прочь.

Первыми, с кем они столкнулись, вырвавшись из пламени, оказалась тюремная стража. Малышку вырвали из его рук, а самого Леонардо грубо схватили за волосы, осыпая тумаками и руганью, протащили по тюремным коридорам. Дым еще не успел развеяться, по углам тлели остатки соломы, но тюремщикам и подоспевшей городской страже удалось переловить большую часть арестантов-бунтовщиков и водворить их обратно. За решетками по обе стороны прохода мелькали перепачканные копотью и кровью лица. Но долго разглядывать их Леонардо не довелось – его затолкали в узкую, холодную каменную щель, считавшуюся одиночной камерой.




Глава 3


Размером новое обиталище было не больше кладовой в доме со скромным достатком, здесь царил мрак – крошечное оконце было забито голубиным пометом. От этого воздух здесь спертый, хоть ножом режь, а стены покрылись слизью и плесенью. За долгие годы влага победила даже камень, вода собиралась в капли, которые звонко падали в выбоины на полу.

Леонардо устало опустился на омерзительную груду гнилой соломы, прикрыл глаза и принялся считать капли, чтобы отвлечься от голода и боли. Счет перевалил за третью тысячу, когда спасительный сон накрыл его своими крылами.

Он проснулся от металлического скрежета:

– Эй, бузотер, подымайся! – Тюремный сторож зашел внутрь и грубо тряхнул его за плечо. – Встречай адвоката…

Действительно, в прямоугольнике двери обозначился силуэт человека в плаще с низко надвинутым капюшоном. Край дорогостоящего одеяния он брезгливо приподнял и передерживал над грязными полами, свободная же ладонь нырнула в кошель, несколько монет быстро перекочевали оттуда в карман тюремного сторожа:

– Вот. Прими за хлопоты и спроворь чего-нибудь пожрать этому синьору! Да, и винца прихвати. Шевелись!

Гнусавый голос визитера показался Леонардо знакомым, его обладатель шагнул в камеру, как в дом родной, и заметил, указав на заплывшее от удара лицо арестанта:

– Вижу, вы здесь успели обжиться, синьор Да Винчи… – Визитер сдвинул край капюшона, так что стал виден раздвоенный кончик носа, снискавший ему прозвище «Лис», которым пользовались куда чаще крестильного имени «Антоний» или «Везарио» – прозванием почтенного семейства, к которому он принадлежал. Формально синьор Антоний Везарио входил в гильдию аптекарей, но был хорошо известен каждому, кто мается в поисках живого серебра, красной глины и рога африканского чудища для варения философского камня, принужден расплачиваться за сладострастие поисками сабины[6 - Живое серебро – ртуть; красная глина – полулегендарная алхимическая субстанция, упоминаемая во многих гримуарах; сабина – можжевельник донской, использовался в качестве противозачаточного средства и даже имел славу «средства, возвращающего девственность».], способной заново взрастить пальму девственности, или напротив, имеет в сердце достаточно благодати, чтобы заплатить за щепочку от Гроба Господня. Художники также ценили Лиса за готовность обходить торговые пошлины, продавать тинктуры для красок ниже цены, принятой аптекарской гильдией, задешево раздобыть зеркала, стеклянные линзы, пружинную сталь или, не гнушаясь греха, подкопать свежую могилу ради расчленения трупа; именно тяга к практическому изучению анатомии и медицины сделала Лиса добрым приятелем Леонардо. Естественно, что при таком образе заработка синьор Везарио гостил в городском застенке не один раз.

– Какая вонища! Гляжу, в чертовой тюряге ничего не меняется. – Он вытянул шею, убедился, что тюремные сторожа достаточно далеко, продолжил, протягивая приятелю горстку серебра. – Вот держи, Лео. Все, что нашел в твоей мастерской. Здесь недолго протянуть ноги с голодухи, если никто не позаботится принести деньжат. Единственно, мне пришлось напялить плащ, гундосить и горбиться, чтобы эти твари меня не признали – я назвался твоим адвокатом…

Леонардо порывисто вскочил с соломенного тюфяка:

– Хочешь сказать, что другого адвокат у меня не будет?

– Как повезет. Ваша старая рухлядь, мастер Верроккьо ухватился за шляпу, как только тебя увели, и помчался убеждать твоего папашу быть защитником на процессе. Только не похоже, что родитель предложит тебе скидку на оплату услуг. Правду говоря, он мечет громы и молнии!

– Святая Дева! Да я сам не понимаю, что за чертовщина вообще происходит!

– Какая-то сволота настрочила на тебя донос и сунула в «Уста правды»[7 - Уста правды – ящик, устанавливавшийся на городских площадях или в общественных зданиях европейских феодальных государств и городов-республик для сбора сообщений о правонарушениях. Анонимный характер таких сообщений открывал широкие возможности клеветникам.], вот и все.

– Все!?! Меня из-за этого доноса на костре спалят!

– Лео, ну погоди огорчаться по всякой ерунде. На твоей памяти хоть одного человека сожгли за мужеложство? Нет.

– Значит, мне повезет! Меня вздернут.

– Ладно тебе. Посидишь малость в каталажке, потом присудят тебе штраф… Допустим, даже большой штраф… Найдешь у кого занять?

– Да почему я должен платить штраф за то, чего и близко не делал?

– Да потому, что тебя угораздило жить во Флоренции. Содом и Гоморра – монастырь селестинок по сравнению с нашим богоспасаемым городом. Здесь если взяться, придется пожечь половину народа и легатов его Святейшества за компанию!

Упоминание легатов заставило Леонардо отвлечься от собственного несчастья – охлаждение отношений между вольной Флоренцией и Ватиканом дошло до стадии льда, каждый новый день грозил обернуться интердиктом[8 - Интердикт – наказание, принятое в католической церкви, выражается во временном запрете всех церковных действий (включая таинства), налагаемом епископом или непосредственно Папой Римским на отдельное лицо или местность и все население местности.] и настоящей большой войной. Это значит, Флоренции потребуются не только кондотьеры, отвага и верность которых зависят от щедрости оплаты, но и собственное оружие. Военные машины, равных которым нет ни в Италии, ни во Франции, ни даже в Испании. В тайниках души Леонардо теплилась надежда представить собственные эскизы механизмов, полезных для военных нужд, советникам Синьории, он верил, что именно этим стяжает великое признание. Славу, которая много превзойдет всех живописцев, музыкантов и ваятелей города, взятых вместе. Но сейчас все его эскизы находились в состоянии зачатков, подобных свежему куриному яйцу. Как и хорошей наседке, ему нужно было время, чтобы закончить работу. Впрочем, в этом он мало отличался от остальной Флоренции. Республике времени на изыскание средств и подготовку к обороне требовалось ничуть не меньше, и Лоренцо Медичи, которого сограждане прозвали «Великолепным», вручив в его руки настоящее и будущее Флоренции, всячески пытался выторговать драгоценную передышку, затевая долгие переговоры с представителями Святого Престола.

Леонардо уточнил:

– Значит, ко двору его Великолепия прибыла депутация из Рима?

– Полагаю, еще нет, но прибудет со дня на день, хотя этот факт держат в большом секрете. Управляющий из дома Медичи наведал нашего мастера лично, сказал, что желает приобрести до сотни мискалей[9 - Мискаль – мера веса, принятая в Средние века на Ближнем и Среднем Востоке наравне с дирхамом. В магометанской религиозной традиции соотношение веса мискаля и дирхама было закреплено как одно из положений шариата. Эти меры веса были также широко распространены в портовых городах юга Европы. По оценкам современных ученых, вес средневекового мискаля в среднем составлял 4,46 грамма, а дирхама – 3,125 грамма.] шафрана, корицы, еще всякой всячины, а также закажет приготовить сладкие шарики из патоки, орехи в меду, фигурный марципан, фиалковые пастилки[10 - В период позднего Средневековья и Ренессанса производство кондитерских изделий, за исключением выпечки, зачастую относилось к ведению гильдии аптекарей.]…

Арестант сглотнул голодную слюну:

– Ты мне собрался пересказать весь заказ?

– Нет, что ты! Он весьма обширный. Мастер, ясное дело, кликнул меня. – Леонардо неприметно ухмыльнулся: парень со сноровкой Лиса запросто способен дирхам корицы превратить в добрую мерку, основательно пересыпав истолченной в пыль золой, так, что даже умелый повар не заметит. – Я говорю – ваша милость, для таких гостей наверняка потребуется нарядить мясной галантин во всяких фазанов и павлинов, устроить какое-никакое представление с музыкой, запустить винный фонтан, наладить фейерверки и все прочее. Без Леонардо с праздником придется туго, – говорю. Управляющий аж загрустил и обещал похлопотать перед самим Великолепием, чтобы тебя не вздернули… как минимум до торжества… Глядишь, за это время твой родитель успокоится и убедит высокий суд наплевать на показания мальчишки, который сдает свой зад в аренду любому, кто готов заплатить.

– Что? Ты видел этот донос и знаешь, кто его написал?

– Если я представился твоим адвокатом, это не значит, что меня допускают копаться в судебных бумагах. Однако я успел перекинуться парой слов с писцами, они говорят, в суд намерены вызвать свидетелем Урбино Палландини. Вроде ты его совратил.

– Совратил? Зачем мне совращать ублюдка, который похож со своим братом-близнецом Джованни как пара новых чулок, а красавчик Джованни подрабатывает моделью в мастерской мастера Верроккьо. Зачем искать далеко то, что имеется рядом, буде на то мое желание? – Леонардо запустил пальцы в волосы, немного подумал и встряхнул головой. – Послушай, у этого мальчишки никаких причин желать мне зла, значит, кто-то его надоумил…

– Скорее подкупил!

– Действительно. Надо бы расспросить его братца Джованни, вдруг он что-нибудь слышал об этой гнусной затее?

– Эк ты набрался прошлой ночью, дружище. Не слышал новостей?

– Нет. Ты о чем?

Везарио перекрестился и поцеловал большой палец:

– Да минует нас горькая участь предстать перед святым Петром в бабском платье, вот о чем я. В таком виде бедолагу Джованни нашли вчера мертвым у Старого моста.

Леонардо горько вздохнул, пробормотал:

– Значит, это был он… бедняга… Кто осматривал его тело?

– Да никто – кому он нужен?

– Ты знаешь, где оно сейчас?

– Платье что ли?

– Тьфу, нет, конечно! Труп Джованни.

– Полагаю, лежит себе в подвале госпиталя Святой Марии[11 - Госпиталь Святой Марии – одно из старейших лечебных учреждений во Флоренции, известно с XIII века, было организовано при монастыре, давшем название и госпиталю и площади, на которой он находится. После масштабной реконструкции здание было переименовано в «Новый госпиталь Святой Марии».], ожидает, когда найдутся охочие сброситься на его похороны. Что ему сделается?

Леонардо нервно прошелся взад-вперед по камере:

– Странное дело… Странное! Значит, я вчера оказался на месте смерти Джованни… такое не может быть случайностью. Мне надо осмотреть тело лично!

– Знаешь, Лео, у меня недостаточно близкие отношения с князем тьмы, чтобы перемещать трупы по воздуху, – пожал плечами Лис, извлек из-под плаща несколько листков бумаги, и протянул приятелю. – Не мучай себя попусту, лучше напиши отцу, умоляй, чтобы вытащил тебя из этой передряги. На свободе оно быстрее и проще выяснить, кто и почему на тебя взъелся и желает отправить на костер…

Везарио резко оборвал фразу – шаркая поношенными башмаками, к ним приближался тюремный сторож с плошкой чечевичного варева в руках. Следом за ним гордо вышагивала вчерашняя девочка. Она была умыта, опрятно расчесана, а поверх платьица был повязан простой, но чистенький передник. Девочка несла кувшинчик с вином, накрытый пресной лепешкой.

– Сделайте милость, сержант, – Везарио льстиво повысил сторожа в звании, а сам тем временем натянул капюшон чуть не до подбородка, сгорбился и продолжил противно гнусавить. – Принесите этому синьору перо и чернильницу, когда он окончит трапезу. Ему требуется написать и отправить прошение. И еще – смените эту треклятую солому, в ней расплодились клопы такого размера, что кусают, как крысы. Увы, мне пришло время оставить эти скорбные стены. Дела. Всего наилучшего! – Он крепко хлопнул Леонардо по плечу и, не дожидаясь сторожа, удалился в сумрак коридоров.




Глава 4


Тюремный сторож сделал арестанту знак следовать за ним. Девочка тоже послушно семенила следом за мужчинами до самого пристанища стражи. После пожара здесь успели прибраться, поврежденную дверь сняли и, судя по всему, отправили починять, однако запах гари въелся в стены, а на сундуке и столешнице чернели следы пламени. Сторож поставил миску и кувшин подальше от них, ногой пододвинул Леонардо один из табуретов, которыми заменили испорченную скамью, и сказал:

– Благодарствуйте, синьор, что не дали сгореть нашей малышке Лиа. Она сама сказала бы вам «спасибо», кабы могла. Только не говорит она вовсе.

Леонардо снова взглянул на девочку – ее нежные, розовые щечки обрамляли золотые кудряшки, а голубые глаза лучились такой наивной чистотой, словно перед ним стоял оживший ангел.

– Неужели Господь создал вашу славную дочурку глухонемой?

– Нет, синьор, не так. Леонтина, такое имя ей дали отец с матерью, раньше болтала без умолку, а слышать она и сейчас слышит. Мне она вовсе не родная дочка, племянница. Прошлый год моя сестра преставилась от холеры, ее супружник подался в Геную, подрядился матросом на торговый корабль, с тех пор ни слуху ни духу. Вот девчушка и прижилась здесь, мы с женой заботимся о ней, как умеем. Да разве за эдакой егозой усмотришь? Под самое Рождество потерялась. До полуночи ее искали, бросив все другие дела, уже решили, что бедняжка свалилась в реку и утопла. Потом смотрим – она сидит посреди тюремного двора – откуда только взялась? – вся посинела, аж икает от холода. – Сторож убрал со стола посуду, снял с полки замызганную чернильницу, палочку сургуча, щепу, огниво и подставку с перьями, разложил все это перед молодым человеком. – Один Господь ведает, что с нею случилось, синьор. Сама она не расскажет. Как нашли бедную во дворе, так она и замолчала. Ни словечка от нее больше не слышали. Мы даже продали двух курей и заплатили ученому доктору, чтобы сказал, как ее выходить. Он сперва решил, что голос у нашей Лиа пропал из-за сильной простуды. Только голос у ней никуда не пропадал, случается, закричит во сне, да так звонко, что половину квартал разбудит! Словом, доктор дал ей рвотного камня, чтобы болезнь вышла вместе с блевотиной. Ученому человеку оно виднее – болезнь, может, и вышла, только дите молчит, как и молчало. Мы ее к мессе водили, синьор, и к святым мощам прикладывали – все без толку. Случись что, она и позвать не сможет, приходится день-деньской держать ее здесь, в тюрьме, чтобы была на глазах. Что поделаешь, Господь сверх меры не испытывает.

Тюремный сторож погладил малышку по золотистым волосам, а Леонардо протянул ей мелкую монетку, предложив «прекрасной синьорине» использовать сей скромный дар на покупку новых лент и кружев.

Лиа гордо кивнула, словно вправду была вельможной дамой, достойной щедрых подношений. Леонардо улыбнулся, расправил листок на столешнице, обмакнул перо в чернильницу, но вместо того чтобы начать письмо к отцу, снова взглянул на девочку. Он живо представил, как придаст хрупкие черты девчушки, прозрачную глубину ее глаз и трогательный абрис щек маленькому ангелу или даже самой Святой Деве, и снова окликнул сторожа, испросив разрешения нарисовать его племянницу – малышке от этого не будет никакого вреда.

– Что же, синьор – рисуйте, если больше нечем заняться, – согласно кивнул сторож. – Только побожитесь Кровью Иисуса Сладчайшего, что не сбежите, пока я буду менять солому в вашей камере.


* * *

Леонардо часто случалось делать зарисовки щекастых младенцев и вертлявых ребятишек постарше. Когда третья супруга наконец-то подарила достопочтенному нотариусу Пьеро законного сына, он извел целую тетрадь на портреты сводного братца.

Главная проблема с маленькими детьми – они не желают сидеть смирно! Приходится давать им яблоко, запустить рядом юлу или сунуть в руки котенка. Но сейчас ничего подобного у него не было, пришлось пожертвовать маленькой синьорине второй листок, сохранившийся огрызок угольного карандаша и объяснить, что они будут рисовать вместе. Девочка кивнула и склонилась над листком, стала старательно черкать углем, грациозно склонила голову к плечу, даже губы приоткрыла от усердия. Выражение ангельского личика менялось с игривого на серьезное, затем на испуганное. Казалось, еще немного и маленькая Лиа расплачется.

Обеспокоенный такой переменой, Леонардо привстал и склонился над столом, чтобы заглянуть в ее рисунок и опешил: нежные детские пальчики одного за другим выводили адских чудовищ. Крысы с зубами, похожими на плотницкие пилы, раскинувшие крылья летучие мыши с драконьими головами выдыхали облака дыма и ужаса, змеи свились в злобный клубок и выкидывали ядовитые жала далеко вперед, а гигантским паукам было тесно в границах листа бумаги. От первого взгляда на рисунок его пробрала дрожь – казалось, он разглядывает иллюстрации в адском бестиарии! Неужто демоны вселились в это чистое дитя и водили ее рукой?

Крупная, прозрачная слезинка упала с ресницы маленькой синьорины прямо на листок – нет, ее душа была такой же незамутненной и чистой, как эта капля.

Несчастное дитя еще слишком мало, чтобы сочинить нечто подобное, к тому же кричит во сне.

Возможно, рисунок лишь морок, темный пугающий морок. Когда божественный свет солнца перестает защищать нас, адова сила наслаждается безраздельной властью, пусть не в реальности, но в наших снах.

Леонардо опустился на корточки и спросил:

– Любезная синьорина, если эти жуткие твари пугают вас во сне, вы можете избавиться от них раз и навсегда! Просто порвите этот листок на мелкие кусочки и бросьте в огонь. Они обратятся в пепел и больше не посмеют тревожить сна такой прекрасной юной дамы.

Девочка кивнула, но как-то неуверенно, и склонила голову под гнетом тяжких мыслей. Нет, эти чудища не были навеяны ветром ночных кошмаров – она боялась их в самом деле. Он их видела!

Видела нечто, выходящее за пределы человеческого разумения.

– Лиа, скажи мне, ты действительно видела этих тварей?

Девочка кивнула и окончательно загрустила. Леонардо схватил со стола огниво, сложил листок с рисунками девочки, зажег щепку и растопил кончик сургуча:

– Смотри! – Сургуч послушно капнул на сложенный листок, запечатав его краешки. – Видишь, печать выходит крепкой, как камень. Если ты покажешь мне, где видела этих жутких существ, мы так же точно запечатаем вход туда. Они больше не смогут вырваться, не смогут напугать тебя. Давай попробуем, Лиа? Просто скажи мне, где ты их видела?

Девочка горестно вздохнула и указала пальчиком на пол.

– Здесь? Ты видела чудищ прямо в этой комнате? Они здесь бегали по полу? – Леонардо опасливо оглянулся: он не числил себя человеком робким, однако терпеть не мог пауков и гусениц.

Маленькая Леонтина покачала головой и сильно топнула ножкой по полу.

– В подполе? Все ясно! Бедное дитя, ты свалилась в подвал и натерпелась страху… – Он поднес горящую щепку к бумажке с рисунками. – Погляди, милая Лиа, сейчас твои страхи сгорят! Подуй на пепел, и всякие жуткие твари больше не посмеют тревожить тебя!

Девочка сложила губки трубочкой и старательно подула, легкий темный прах закружил над поверхностью стола и разлетелся во все стороны. Леонардо смотрел, как хлопья пепла оседают на каменный пол, смешиваются с пылью, и горько корил себя. Каким надо быть дурнем, чтобы сразу не сообразить – под тюремными стенами располагается обширное подземелье! Вчерашний наглый карлик не имел магических качеств. Он не мог превратиться в прелестную девочку, а точно знал, где находится лаз в подвал, поэтому побежал в помещение охраны, предоставив остальным арестантам с боем прорываться к выходу. Леонардо выпрямился, снова внимательно оглядел комнату и остановился на сундуке – громоздкий, сколоченный из толстых досок, скрепленных стальными полосами – не всякий крепкий мужчина сдвинет такой в одиночку, где уж с ним справиться карлику! Значит, где-то есть секретный рычаг или пружина…

Но только он шагнул в сторону сундука и вытянул руку, чтобы ощупать стену рядом с ним, как из дверей донеслось шарканье нескольких подошв.

Сторож возвратился в сопровождении целой свиты, сказать точнее, он, как и пара стражников, сам являлся частью свиты, сопровождавшей высокого и надменного сера Пьеро, наряженного в сплошной бархат, как для судебного слушания. Отец брезгливо поджал губы, узрев негодящего отпрыска. Леонардо успел спрятать рисунок за спину, склонился в глубоком поклоне со всей возможной сыновней почтительностью. Родитель едва взглянул в его сторону. В тюремные стены его привел отнюдь не отцовский долг, а исключительно просьба синьора Лоренцо ди Медичи, который в силу доброго нрава долго смеялся, узнавши, что Леонардо даже в камере ухитрился устроить форменный фейерверк.

Сер Пьеро молча вручил тюремному сторожу предписание о переводе Леонардо ди Пьеро, именующего себя Да Винчи, из карцера в отдельную камеру, вплоть до судебного слушания и отряхивал с рукава воображаемые пылинки, выжидая, пока стража уведет его первенца.


* * *

За окном камеры, забранным частой решеткой, ворковали голуби, солнечные лучи падали на грубый деревянный топчан и большой кусок холстины, брошенный поверх свежей соломы, полы и стены здесь были сухими. Но такие благоприятные перемены мало порадовали узника. Он сел на топчан, запустил пальцы в волосы и задумался. Стоит ли огорчаться, что ему помешали осмотреть сундук и стену? Если девочка пропала в одном месте, а нашлась совершенно в другом, на тюремном дворе, из подземелья имеется как минимум два выхода. Значит, один из них он рано или поздно найдет.

Вот надо ли ему спускаться туда, вниз? Куда ему бежать? Что его ждет?

Стоило ему улечься на солому и погрузиться в дремоту, как он оказался во власти невиданных и жутких существ. Хотя синьор Да Винчи уже успел стяжать определенную артистическую известность, но все еще оставался достаточно молод, чтобы хранить в памяти ужасные истории, которыми мальчишки-ученики стращают друг друга долгими вечерами: ощерившиеся подвальные крысы, размером со степного волка; ведьмы, вытапливающие жир из тел некрещеных младенцев; заблудившиеся и одичавшие в подземельях люди, пожирающие мертвечину; призраки зачумленных, которых во времена мора сотнями сбрасывают вниз без всякого почтения; служители древних, забытых языческих сект, которые по сею пору почитают своих злобных богов, спускаются в подземные храмы и приносят человеческие жертвы…

Капли пота ледяным бисером рассыпались по лбу, он стряхнул их рукавом и резко сел на топчане. Флоренция – огромный город, в котором иногда пропадают люди, как и в любом другом большом городе.

Это происходит по разным причинам, никак не связанным с тайными подземельями. Леонардо осмотрел десятки тел, провел сотни часов в монастырских больницах, помогая братьям, и прекрасно знал, как страшны бывают недуги, которые разносят крысы – чума, водобоязнь, столбняк. Однако ни разу ему не случалось наблюдал следов от укусов гигантских крыс. Вряд ли такие грызуны вообще существуют. Просто людям свойственно воспринимать неизвестность и темноту как источник опасности. Перестать бояться темноты очень просто – нужно зажечь свет!

Значит, ему потребуется фонарь, но необычный – особый светильник, способный развеять кромешный подземный мрак. Леонардо аккуратно оторвал полосу бумаги от рисунка и быстро начертил на ней записку, с просьбой доставить осветительный прибор, который он смастерил для театральных представлений. Устройство представляло собой небольшой закрытый короб, внутрь которого помещалась свеча, в одну из стенок короба встраивали выпуклую линзу, которая собирала свет в широкий и мощный пучок. Яркий луч используют, чтобы привлечь внимание к актеру на сцене, но справиться с темнотой ему тоже вполне по силам. Между празднествами и представлениями весь театральный скарб хранился в пригородном доме, унаследованном Везарио от дальней родни, фармацевт ограничивался вполне умеренной платой за эту дружескую услугу. Оставалось переправить ему записку, только сделать это было не так-то просто.

Неизвестно, когда Лис соизволит навестить его в следующий раз.

Вручать послание, где испрашиваются предметы, пригодные для побега, в руки отца-правоведа было весьма неосмотрительно. Тюремный сторож наверняка не обучен грамоте, именно потому откажется помочь. Одно дело принести арестанту лишнюю миску еды – за его же деньги, а передавать сомнительную записку совсем другое. За такое погонят со службы и не посчитаются с былыми заслугами. Запертый в одиночной камере, Леонардо был лишен даже последней возможности – передать записку с кем-то из счастливчиков, покидающих тюремные стены.

Решение проблемы пришло ко времени ужина, что называется, «на своих двоих». Дверные петли застонали, и на пороге явилась целая депутация – сторож, два стражника и парняга со шрамом. Именно он толкал деревянную тележку, на которой громоздился котел с похлебкой. Это нехитрое занятие парняге существенно осложняли кандалы, сковывавшие запястья и щиколотки. Маловероятно, что кованые браслеты и цепи прибавили к затрепанному колету в качестве украшения, потому герой без устали ругался со своими притеснителями:

– … Если бы моя слюна была ядовитой, как у василиска, я бы давно нахаркал в вашу поганую бурду. Вы еще ответите за то, что принудили меня – кондотьера[12 - Кондотьеры – в Италии XIV-XVI века командир военного отряда, нанятый на службу городом-коммуной или княжеством. Зачастую кондотьерами были иностранцы.], человека благородных кровей! – к черному труду. Приставили к недоумку-кашевару! Тьфу!

Он с чувством плюнул на башмак стражнику и заработал изрядный пинок.

– Подумать только! Какие нежности при нашей бедности, – хмыкнул сторож. – В наших стенах даже натуральные князья содержались, не тебе ровня!

– Точно. Мы здесь всяких навидались, – дружно поддакнули стражники.

– Ах, вам не нравится кашеварить, ваша милость? Значит, завтра отправим этого высокородного синьора расчищать тюремный двор. Давай! Двигай вперед!

Тюремный сторож задержался у открытой камеры Леонардо. Судя по виду, он пребывал в добром расположении духа и лично вручил узнику миску с похлебкой, ломоть хлеба, даже присовокупил к этому практически чистую ложку:

– Такие дела, синьор, что и наши молитвы дошли до Святой Девы. Лиа сегодня с утра как проснулась, стала мурлыкать какой-то мотивчик. Совсем простенькую песенку и слова в ней совсем простые. Но это слова, синьор!

– Какое диво! Почту за честь услышать голосок маленькой синьорины. – Он улыбнулся словоохотливому сторожу. – Я невольно услыхал, что есть работа на тюремном дворе, том самом, где нашлась девочка? Так я охотно помогу.

– Двор тот самый, да. Но для чего вам утруждаться синьор? Лежите себе в камере. Могу попросить фра[13 - Фра – принятое в Италии обращение к члену монашеского братства или священнослужителю.] Себастьяна из тюремной часовни, чтобы принес вам молитвослов, оно же видно, человек вы ученый и все буквы назубок знаете, все веселей вам будет.

– О, не стоит ваших хлопот, просто хочется размяться. Ноги затекают.

– Ладно. Если вы так просите, выведем вас во двор вместе с остальными. Только чур не задирайте больше этого малахольного вояку.




Глава 5


Причины ссориться с сержантом Алесандро, так звали обладателя шрама, колета и «благородных кровей», у Леонардо больше не нашлось. Сержант приехал сюда из Португалии воевать, а не протирать штаны, кто мог предположить, что дело с войной затянется? Чем-то надо было занимать себя все это продолжительное время. Он играл в кости, пока не просадил вчистую аванс, полученный для всего отряда, и еще изрядную сумму, которую одолжил в разных местах и под разными предлогами. Алесандро вполне мог отыграться, будь у него хоть пара монет, но вместо того, чтобы обождать еще немного, кредиторы подали на него в суд. Он оказался в тюрьме, а его солдатики разбрелись кто куда, искать лихой доли. Хотя чем он виноват, если Флоренцию населяет сплошное жулье? Взять хоть этих поганцев-акробатов, базарных плясунов, которых засадили под замок из-за неоплаченных налогов. Договорились при случае сбежать вместе, и что из этого вышло?

Сержант вместе с Леонардо, который неплохо дерется – для итальяшки, конечно, – сорганизовали такой случай, акробатов мигом след простыл, никто даже не заметил, как они выскочили из здания, а остальным стражники лишний раз намяли бока и закатали в кандалы. Он поднял руку, чтобы хлопнуть собеседника по плечу, и кандалы натужно зазвенели, и заключил – сволочи!

Леонардо слушал нового знакомого не перебивая, чем окончательно заслужил его расположение, но все его внимание было поглощено поисками. Если жонглер-канатоходец, факир и карлик исчезли в разных местах, не покидая тюремных стен, значит, существуют метки, указывающие тайные лазы в подземелье, о которых каким-то образом прознали заезжие акробаты. Он осматривал стены в поисках стрелки, буквы, рисунка, пока его взгляд не зацепился за плотно заплетенный паутиной угол, паук покинул обычное место в центре пересечения нитей и отполз по стене вверх. Леонардо с силой подул на паука – мерзкая тварь не шевельнулась. Странный, тонконогий, несоразмерный он больше походил на каракули испуганной девчушки, чем на мохнатых тварей, которых любому частенько приходилось наблюдать. Превозмогая отвращение, живописец потянулся к блестящему туловищу, и только уткнувшись пальцем в холодный, чуть влажный камень, понял, что паук всего лишь нарисован, причем с большим искусством. Поблескивает масляной краской, нанесенной на выпуклый камень, совершенно как живой, в то время как настоящая паутина в углу изорвалась и запылилась. Камень под пальцами качнулся и заскрипел, – Леонардо оглянулся на стражников – двое увлеченно играли в трик-трак, третий лениво прислонился к дверному косяку и следил за ними. Нет, надавливать на камень и открывать тайный лаз прямо здесь и сейчас не стоило. Его улов уже был достойным – он понял, что следует искать. Путь в подземное чрево тюрьмы указывают изображения странных и отталкивающих тварей.

Он снова взялся за метлу, принялся громко скрести по загаженной брусчатке и вполголоса болтать с синьором Алесандро.

– Никто не сидит в тюрьме вечно – люди выходят даже из этих мрачных стен, если не подыхают раньше, найдутся охотники снести вашу записку за пару медяков. – Сержант спрятал записку в рукав и хмыкнул, услышав адрес аптечной лавки, в которой посланцу должны были выдать громадное вознаграждение – флорин!

– Угу. Наверняка у старины Лиса для таких случаев припасен целый мешок золотых и все они фальшивки отличной работы! Тебе, Лео, надо было сразу упредить, что ты накоротке с синьором Везарио. Здешний народец тебя враз зауважает, обстряпаем твое дело – будь благополучен. И платы за это не нужно, единственно, человек попросит, чтобы Лис смотался разузнать насчет моего коня. Его забрали за долги, моего Гнедка! Каково ему жить на хлебах у купчишек, которые ни черта не смыслят в лошадях?


* * *

Леонардо бессмысленно ворочался на соломенном тюфяке, когда тюремный сторож наведался к нему, не дожидаясь часа ужина. В руках он держал поместительную корзину с фруктами и снедью:

– Вот, примите, – сторож заговорщицки прищурился, маленькая Лиа выглянула и улыбнулась. – Синьора принесла для вас. Очень собой хороша, разодета в кружева да шелка, сразу видно – женщина честная[14 - «Честная женщина» – категория куртизанок высшего ранга, существовавших на средства одного или нескольких постоянных любовников, в то время как проститутки рангом ниже взимали с клиентов посуточную или почасовую оплату.], хотя порядочной не назовешь. Даже удивительно, что есть такие…

– Что же тут удивительного? Виноград и сыр… – Леонардо заглянул в корзину, где, к своему разочарованию, не обнаружил ничего, кроме продуктов.

– Так она вроде требник для вас принесла или еще какую книгу – сам я грамоте не обучен. Пожалуйте принять. – Сторож протянул ему небольшой, но увесистый том в сафьяновом переплете, который прижимал к ребрам локтем. – Единственно, ключа не изволила оставить. – Он постучал ногтем по резной латунной застежке, смыкавшей сафьяновый оклад книги.

Леонардо кивнул в знак признательности:

– Дело в том, что эта книга принадлежит нашему семейству, и ключ от нее я всегда держу при себе. – Он показал цепочку, где рядом с крестом и образом Божьей Матери болталось несколько разномастных ключей. Затем отложил книгу на соломенный тюфяк, взял из корзины несколько плодов инжира и протянул девочке.

– Примите, прекрасная синьорина.

– Спа… сиба… – пролепетала она в ответ и сразу юркнула за спину сторожа.

– Действительно, у вашей девочки голосок звонкий как у ангела!

– Это точно, прямо не нарадуемся на нее. Чего ты прячешься, Лиа? Синьор всегда добр с тобой, целый лист первосортной бумаги позволил тебе испоганить.

Он хотел было подтолкнуть девочку к молодому человеку, но она попятилась назад от двери камеры, ее глаза округлились и тревожно заблестели:

– Страшно… – прошептала она. – Там ужас как страшно…

– На то и тюрьма, чтобы было страшно! – Сторож взял воспитанницу за ручонку. – Ладно, пойдем отсюда, милая. Супружница, если закончила варить похлебку здешним постояльцам, уведет тебя домой.

Дверь камеры снова захлопнулась. Пользуясь последней порцией дневного света, еще проникавшего сквозь зарешеченное окошко, Леонардо ловко извлек из корешка книги тонкую полоску латуни с зазубринами по краю, отомкнул ею замок, поднял обложку, перевернул первые страницы и, наконец, обнаружил то, что ему требовалось. В углублении, вырезанном по центру страниц, лежало несколько тонких досок, стеклянная линза, зеркальце, свечи, огниво, два листка бумаги, грифель, моток тонкой, но прочной бечевы. Кроме того, Везарио, как человек многоопытный, по собственному усмотрению дополнил эту коллекцию стилетом – тонким и острым, как осиное жало, а также плоской стальной флягой, полной граппы[15 - Граппа – популярный в Италии крепкий алкогольный напиток, продукт перегонки виноградных отжимок. Вкусовые качества граппы зависят от выдержки, сорта винограда, из которого она изготовлена, а также использования ароматических добавок и подсластителей.]. Леонардо отпил из горлышка, мысленно пожелав старине Лису всяческого добра за его благое деяние.


* * *

Солнце медленно угасло за горизонтом, мрак затопил все кругом. Даже шаги дозорных затихли к тому времени, как Леонардо окончил собирать осветительный прибор и с аккуратностью поместил внутрь свечу. Он намеревался пядь за пядью осмотреть полы и стены своего узилища. То, что юная синьорина Лиа, которая привыкла проводить в тюремных стенах целые дни, испугалась именно этой, не самой скверной камеры, значило только одно – малышка знает, что отсюда можно угодить в подполье.

Приумноженный и направленный линзой луч света едва успел коснуться каменной стены, как паутина в углу стала испускать собственное свечение – холодное и тусклое, подобное лунному свету. Леонардо медленно протянул руку к центру этого сияния, уперся ладонью в стену и принялся медленно ощупывать ее камни и выступы. Внезапно каменная плита на полу качнулась, поехала в строну. Одна нога живописца провалилась в бездонную тьму. Он привычно вскрикнул: «Вот дьявол!», но сразу прикусил язык. Ему показалось, что нечистый с готовностью внял призыву и незримо соприсутствует рядом. Молодой человек настороженно оглянулся, осенил себя крестным знамением и только после этого решился лечь на пол, чтобы заглянуть в черную дыру.

Лишь ребенок или карлик мог беспрепятственно провалиться в этот лаз, похожий на зрачок невиданного и опасного зверя. Смрадный воздух и неясные звуки, исходившие из него, только усиливали сходство с живым существом. Леонардо привязал веревку к кольцу прожектора и стал опускать осветительный прибор вниз. Деревянный короб ударился о землю, свеча внутри упала и погасла. Он вздохнул – не оставалось ничего другого, как самому нырнуть в темноту.

Как долго продлится эта подземная прогулка, отчаянный узник не знал, поэтому – на случай ночного обхода стражи – взбил солому на топчане, придал ей форму тела, прикрыл сверху куском холста и передвинул топчан так, чтобы скрыть дыру в углу. Выдохнул, съежился и принялся протискиваться в подземелье. Извиваясь как червь, он соскользнул в пугающую бездну; пружинисто приземлился на ноги и склонился к прожектору, чтобы снова зажечь свечу. Живая теплая масса на полу с писком кинулась врассыпную, задевая его ноги.

Крысы!

Эти существа показались ему громадными, ладонь невольно сжала рукоятку стилета, он замер, напряженно прислушиваясь. Усталой тяжестью падали вниз капли воды, крысы неутомимо скребли каменную кладку, подземелье наполняли сквозняки, стоны и рыдания. Век за веком земные скорби просачивались сюда, но даже подземное чрево города не в силах было переварить их. Свеча вспыхнула снова, линза отправила белый луч света вперед. Следом за крысами всполошились летучие мыши. Откуда только взялись?

Под взмахами их крыльев с потолка посыпались штукатурка и мелкие камешки. Леонардо прикрыл лицо рукавом – говорят, среди этих гнусных тварей находятся такие, что питаются живой человеческой кровью. Превозмогая ужас, он сделал шаг, затем еще один, и еще…


* * *

Время и влага разъели стены, обнажив светлые пятна костей и черепов. Моровая язва не щадила жителей города, веками их тела стаскивали в подземные коридоры, как в одну гигантскую крипту. Даже Господь не ведает, сколько здесь душ, лишенных последнего упокоения. Леонардо устремился прочь из этого вместилища скорби, но чем быстрее он шагал, тем более громкие звуки издавала темнота, она была такой плотной, ощутимой и живой, что путник чувствовал себя святым Ионой, бредущим внутри чрева кита. Под ступнями противно захрустели то ли черепки, то ли весьма крупные насекомые, он воздержался выяснять, на минуту остановился и вонзил луч проектора в темноту – впереди нечто тревожно блеснуло.

Глаза? Клыки? Стальные крыла адского демона?

Ужас и холод пробирали до костей, пришлось прикусить губу, чтобы унять нервную дрожь. Враг человеческого рода существо занятое, редко вмешивается в дела смертных непосредственно, и большинство происшествий в их жизни объясняются более прозаическими причинами. Например, кто-то мог попасть в эти подвалы, заблудился здесь, теперь рыдает и стонет, а звуки разносятся по тоннелям и переходам, искаженные их архитектурой. Возможно, этому некто требуется помощь! Леонардо изменил положение линзы, поток света стал широким и мягким.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzhuliya-byanki/demony-da-vinchi-2/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Сер – обращение к нотариусу, принятое в Италии в XV-XVI веках.




2


Описывается устройство, подобное колесцовому замку, позднее изобретенному Леонардо да Винчи для усовершенствования стрелкового оружия. Колесцовый замок пришел на замену замку фитильному, срабатывание которого требовало от стрелка использовать открытый огонь и успешно применялся в огнестрельном оружии более двухсот лет.




3


Ливр – разменная серебряная монета, имевшая хождение во Флорентийской республике времен правления Лоренцо Медичи (Великолепного). Согласно записям в книгах этого банкирского дома, за один золотой флорин полного веса давали 5 серебряных ливров и 7 сольдо.




4


Камера-обскура (от лат. obscurus – темный) – прототип фотографического аппарата, представляющий собой затемненное помещение или закрытый ящик с малым отверстием в одной из стенок.




5


Мадонна – обращение к знатной, уважаемой, как правило, замужней даме. Сокращенная форма такого обращения – «монна».




6


Живое серебро – ртуть; красная глина – полулегендарная алхимическая субстанция, упоминаемая во многих гримуарах; сабина – можжевельник донской, использовался в качестве противозачаточного средства и даже имел славу «средства, возвращающего девственность».




7


Уста правды – ящик, устанавливавшийся на городских площадях или в общественных зданиях европейских феодальных государств и городов-республик для сбора сообщений о правонарушениях. Анонимный характер таких сообщений открывал широкие возможности клеветникам.




8


Интердикт – наказание, принятое в католической церкви, выражается во временном запрете всех церковных действий (включая таинства), налагаемом епископом или непосредственно Папой Римским на отдельное лицо или местность и все население местности.




9


Мискаль – мера веса, принятая в Средние века на Ближнем и Среднем Востоке наравне с дирхамом. В магометанской религиозной традиции соотношение веса мискаля и дирхама было закреплено как одно из положений шариата. Эти меры веса были также широко распространены в портовых городах юга Европы. По оценкам современных ученых, вес средневекового мискаля в среднем составлял 4,46 грамма, а дирхама – 3,125 грамма.




10


В период позднего Средневековья и Ренессанса производство кондитерских изделий, за исключением выпечки, зачастую относилось к ведению гильдии аптекарей.




11


Госпиталь Святой Марии – одно из старейших лечебных учреждений во Флоренции, известно с XIII века, было организовано при монастыре, давшем название и госпиталю и площади, на которой он находится. После масштабной реконструкции здание было переименовано в «Новый госпиталь Святой Марии».




12


Кондотьеры – в Италии XIV-XVI века командир военного отряда, нанятый на службу городом-коммуной или княжеством. Зачастую кондотьерами были иностранцы.




13


Фра – принятое в Италии обращение к члену монашеского братства или священнослужителю.




14


«Честная женщина» – категория куртизанок высшего ранга, существовавших на средства одного или нескольких постоянных любовников, в то время как проститутки рангом ниже взимали с клиентов посуточную или почасовую оплату.




15


Граппа – популярный в Италии крепкий алкогольный напиток, продукт перегонки виноградных отжимок. Вкусовые качества граппы зависят от выдержки, сорта винограда, из которого она изготовлена, а также использования ароматических добавок и подсластителей.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения